Гибель империй: История рассказывает нам, что последует за крахом гегемонии США

Автор: Генри Джонстон

Поворот от экспансии, производства и торговли к кредитованию и спекуляциям на протяжении веков приводил к упадку

Одной из любопытных особенностей американского ландшафта является тот факт, что в наши дни финансиализация экономики широко осуждается как нездоровая, но мало что делается для того, чтобы обратить её вспять. Было время, в 1980-х и 90-х годах, когда предполагалось, что капитализм, основанный на финансах, приведёт к лучшему распределению капитала и более динамичной экономике. Такую точку зрения сейчас слышно нечасто.

Итак, если такое явление в подавляющем большинстве рассматривается негативно, но не исправляется, то, возможно, это не просто провал политики, а скорее нечто более глубокое – нечто, более присущее самой структуре капиталистической экономики. Конечно, можно возложить вину за такое положение дел на нынешнюю группу циничных и жаждущих власти элит и на этом прекратить свой анализ. Но изучение истории выявляет повторяющиеся случаи финансиализации, которые имеют поразительное сходство, что позволяет сделать вывод, что, возможно, затруднительное положение американской экономики в последние десятилетия не уникально и что постоянно растущее могущество Уолл-стрит было в некотором смысле предопределено.

Представляем Джованни Арриги: Финансиализация как циклическое явление

Именно в этом контексте имеет смысл вернуться к работе итальянского политэкономиста и историка глобального капитализма Джованни Арриги (1937-2009). Арриги, которого часто упрощённо относят к историкам-марксистам, что слишком ограничительно, учитывая широту его работ, исследовал истоки и эволюцию капиталистических систем, восходящих к эпохе Возрождения, и показал, как повторяющиеся фазы финансовой экспансии и краха лежат в основе более широких геополитических изменений. Центральное место в его теории занимает представление о том, что цикл взлётов и падений каждого последующего гегемона завершается кризисом финансиализации. Именно эта фаза финансиализации облегчает переход к следующему гегемону.

Арриги относит начало этого циклического процесса к итальянским городам-государствам 14 века, эпохе, которую он называет рождением современного мира. От брака генуэзской столицы и испанской державы, который привёл к великим открытиям, он прослеживает этот путь через Амстердам, Лондон и, наконец, Соединённые Штаты.

В каждом конкретном случае цикл короче, и каждый новый гегемон крупнее, сложнее и могущественнее предыдущего. И, как мы упоминали выше, каждая из них заканчивается кризисом финансиализации, который знаменует заключительную стадию гегемонии. Но эта фаза также удобряет почву, на которой прорастёт следующий гегемон, тем самым отмечая финансиализацию как предвестник надвигающейся смены гегемонии. По сути, восходящая держава возникает частично за счёт использования финансовых ресурсов финансиализированной и приходящей в упадок державы.

Арриги обнаружил первую волну финансиализации, начавшуюся примерно в 1560 году, когда генуэзские бизнесмены отошли от торговли и специализировались на финансах, установив таким образом симбиотические отношения с Королевством Испания. Последующая волна началась примерно в 1740 году, когда голландцы начали отходить от торговли, чтобы стать “банкирами Европы”. Финансиализация в Великобритании, которую мы рассмотрим ниже, началась примерно в конце 19 века, для Соединенных Штатов она началась в 1970-х годах.

Гегемонию он определяет как “способность государства осуществлять функции лидерства и управления системой суверенных государств”. Центральной в этой концепции является идея о том, что исторически такое управление было связано с трансформацией функционирования системы отношений между государствами само по себе, а также что оно включает в себя как то, что мы бы назвали геополитическим доминированием, так и своего рода интеллектуальное и моральное лидерство. Держава-гегемон не только поднимается на вершину в борьбе между государствами, но и фактически куёт саму систему в своих собственных интересах. Ключом к способности гегемона расширять собственную власть является способность превращать свои национальные интересы в международные.

Наблюдатели нынешней американской гегемонии признают трансформацию глобальной системы в соответствии с американскими интересами. Поддержание идеологически заряженного порядка, основанного на ‘правилах‘, якобы для всеобщего блага, чётко вписывается в категорию слияния национальных и международных интересов. Между тем, у предыдущего гегемона, Великобритании, была своя версия, которая включала в себя как политику свободной торговли, так и соответствующую идеологию, делавшую акцент на богатстве наций, а не на национальном суверенитете.

Возвращаясь к вопросу о финансиализации, первоначальное понимание её эпохального аспекта впервые пришло от французского историка Фернана Броделя, учеником которого был Арриги. Бродель заметил, что рост финансов как преобладающей капиталистической деятельности данного общества был признаком его надвигающегося упадка.

Арриги принял этот подход и в своей основной работе под названием "Долгий двадцатый век" разработал свою теорию циклической модели возвышения и краха внутри капиталистической системы, которую он назвал ‘системным циклом накопления‘. Согласно этой теории, период господства основан на расширении торговли и производства. Но эта фаза в конечном итоге достигает зрелости, и в этот момент становится сложнее выгодно реинвестировать капитал в дальнейшую экспансию. Другими словами, экономические усилия, которые привели растущую державу к её вершине, становятся всё менее прибыльными по мере усиления конкуренции, и во многих случаях большая часть реальной экономики уходит на периферию, где заработная плата ниже. Растущие административные расходы и затраты на содержание постоянно расширяющихся вооружённых сил также способствуют этому.

Это приводит к началу того, что Арриги называет "сигнальным кризисом", то есть экономическим кризисом, который сигнализирует о переходе от накопления путём материальной экспансии к накоплению путём финансовой экспансии. За этим следует фаза, характеризующаяся финансовым посредничеством и спекуляциями. Другой способ думать об этом заключается в том, что, потеряв реальную основу для своего экономического процветания, нация обращается к финансам как к последней экономической сфере, в которой может быть поддержана гегемония. Таким образом, фаза финансиализации характеризуется преувеличенным вниманием к финансовым рынкам и финансовому сектору.

Как финансиализация оттягивает неизбежное

Однако разрушительная природа финансиализации проявляется не сразу – на самом деле, совсем наоборот. Арриги демонстрирует, как поворот к финансиализации, который изначально является довольно прибыльным, может обеспечить временную и иллюзорную передышку на траектории упадка, тем самым откладывая наступление окончательного кризиса. Например, действующий в то время гегемон, Великобритания, была страной, наиболее пострадавшей от так называемой Затяжной депрессии 1873-1896 годов, длительного периода недомогания, в результате которого промышленный рост Великобритании замедлился, а её экономическое положение пошатнулось. Арриги определяет это как ‘сигнальный кризис‘ – точку в цикле, когда теряется продуктивная энергия и наступает финансиализация.

И всё же, как цитирует Арриги книгу Дэвида Ландеса “Несвязанный Прометей” 1969 года, "как по волшебству, колесо повернулось". В последние годы века, бизнес внезапно улучшился, а прибыль возросла. “Уверенность вернулась – не пятнистая, мимолетная уверенность, характерная для кратковременных подъёмов, которые подчёркивали мрачность предыдущих десятилетий, но общая эйфория, какой не было с ... начала 1870-х годов….Во всей Западной Европе эти годы остаются в памяти как старые добрые времена – эдвардианская эпоха, прекрасная эпоха. Всё снова казалось правильным.

Однако во внезапном восстановлении прибыли нет ничего волшебного, объясняет Арриги. Произошло вот что: “по мере того, как её промышленное превосходство пошло на убыль, её финансы восторжествовали, а её услуги в качестве грузоотправителя, трейдера, страхового брокера и посредника в мировой платежной системе стали более необходимыми, чем когда-либо”.

Другими словами, произошёл значительный рост финансовых спекуляций. Первоначально большая часть растущего финансового дохода была получена за счёт процентов и дивидендов, полученных от предыдущих инвестиций. Но всё более значительная часть финансировалась за счёт того, что Арриги называет “внутренней конверсией товарного капитала в денежный капитал”. Между тем, по мере того как избыточный капитал выводился из торговли и производства, реальная заработная плата в Великобритании начала снижаться с середины 1890–х годов – обратная тенденция последних пяти десятилетий. Обогащение финансовой и бизнес-элиты на фоне общего снижения реальной заработной платы – это то, что должно насторожить наблюдателей за текущей американской экономикой.

По сути, взяв курс на финансиализацию, Британия разыграла последнюю карту, которая у неё была, чтобы предотвратить упадок своей империи. За этим последовали разруха Первой мировой войны и последующая нестабильность межвоенного периода, проявление того, что Арриги называет ‘системным хаосом‘ – феномена, который становится особенно заметным во время серьёзных кризисов.

Исторически, отмечает Арриги, эти крахи были связаны с перерастанием в открытую войну – в частности, с Тридцатилетней войной (1618-48), Наполеоновскими войнами (1803-15) и двумя мировыми войнами. Интересно и несколько парадоксально, что в этих войнах действующий гегемон и претендент обычно не оказывались по разные стороны баррикад (заметное исключение составляют англо-голландские морские войны). Скорее, это, как правило, были действия других соперников, которые ускорили наступление окончательного кризиса. Но даже в случае с голландцами и британцами конфликт сосуществовал с сотрудничеством, поскольку голландские торговцы всё чаще направляли свои капиталы в Лондон, где они приносили большую прибыль.

Уолл-стрит и кризис последнего гегемона

Процесс финансиализации, возникший после сигнального кризиса, повторился с поразительным сходством в случае преемника Великобритании, США. 1970-е годы были десятилетием глубокого кризиса для США с высоким уровнем инфляции, ослаблением доллара после отказа от конвертируемости в золото в 1971 году и, возможно, самым важным, потерей конкурентоспособности американского производства. С ростом таких держав, как Германия, Япония, а позже и Китай, которые смогли превзойти их по объему производства, США достигли того же переломного момента и, как и их предшественники, обратились к финансиализации. 1970-е годы были, по словам историка Джудит Стайн, “поворотным десятилетием”, которое “закрепило переход всего общества от промышленности к финансам, от заводских цехов к торговым”.

Это, объясняет Арриги, позволило США привлечь огромные объёмы капитала и перейти к модели финансирования дефицита – растущей задолженности экономики и государства США остальному миру. Но финансиализация также позволила США укрепить своё экономическое и политическое влияние в мире, особенно после того, как доллар закрепился в качестве мировой резервной валюты. Эта отсрочка дала США иллюзию процветания конца 1980-х и 90-х годов, когда, как говорит Арриги, “была идея, что Соединённые Штаты ”вернулись"". Несомненно, распад их главного геополитического соперника, Советского Союза, способствовал этому жизнерадостному оптимизму и ощущению того, что западный неолиберализм был оправдан.

Однако под поверхностью тектонические плиты упадка всё ещё перемалывались, поскольку США становились всё более зависимыми от внешнего финансирования и всё более наращивали рычаги воздействия на уменьшающуюся долю реальной экономической деятельности, которая быстро выводилась в офшоры и опустошалась. По мере того, как Уолл-стрит становилась всё более заметной, многие типичные американские экономики были, по сути, лишены активов ради получения финансовой прибыли.

Но, как указывает Арриги, финансиализация просто приостанавливает неизбежное, и это стало ясно только в результате последующих событий в США. К концу 1990-х годов сама финансиализация начала давать сбои, начиная с азиатского кризиса 1997 года и последующего лопания пузыря доткомов, и продолжаясь снижением процентных ставок, которое привело к раздуванию пузыря на рынке жилья, который так эффектно взорвался в 2008 году. С тех пор каскад дисбалансов в финансовой системе только ускорился, и произошло это только благодаря сочетанию всё более отчаянных финансовых махинаций, надувания одного пузыря за другим, и прямого принуждения, которое позволило США продлить свою гегемонию ещё немного дольше, чем положено по времени.

В 1999 году Арриги в статье, написанной в соавторстве с американским ученым Беверли Сильвер, кратко описал затруднительное положение того времени. Прошло четверть века с тех пор, как были написаны эти слова, но с таким же успехом они могли быть написаны на прошлой неделе:

“Глобальная финансовая экспансия последних двадцати лет или около того не является ни новой стадией мирового капитализма, ни предвестником ‘грядущей гегемонии глобальных рынков‘. Скорее, это самый явный признак того, что мы находимся в эпицентре кризиса гегемонии. Таким образом, можно ожидать, что экспансия будет временным явлением, которое закончится более или менее катастрофически… Но слепота, которая заставила правящие группы [государств-гегемонов прошлого] ошибочно принять ‘осень‘ за новую ‘весну‘ их ... могущества, означала, что конец наступил раньше и более катастрофично, чем это могло быть в противном случае ... Подобная слепота очевидна и сегодня ”.

Ранний пророк многополярного мира

В своей последней работе Арриги обратил внимание на Восточную Азию и проанализировал перспективы перехода к следующей гегемонии. С одной стороны, он определил Китай как логического преемника американской гегемонии. Однако в качестве противовеса этому он не считал, что цикл, который он описал, продолжается вечно, и полагал, что наступит момент, когда уже невозможно будет создать государство с более крупными и всеобъемлющими организационными структурами. Возможно, предположил он, США представляют собой как раз ту экспансивную капиталистическую державу, которая довела капиталистическую логику до её земных пределов.

Арриги также считал системный цикл накопления явлением, присущим капитализму и неприменимым к докапиталистическим временам или некапиталистическим формациям. По состоянию на 2009 год, когда Арриги умер, его точка зрения заключалась в том, что Китай оставался решительно некапиталистическим рыночным обществом. Как оно будет развиваться, оставалось открытым вопросом.

Хотя Арриги не был догматиком в отношении того, как сложится будущее, и не применял свои теории детерминистически, особенно в отношении событий последних десятилетий, он убедительно говорил о том, что на современном языке можно было бы назвать необходимостью приспособления к многополярному миру. В своей статье 1999 года он и Сильвер предсказали “более или менее неизбежное падение Запада с командных высот мировой капиталистической системы возможно, даже вероятно”.

Они считают, что США “обладают даже большими возможностями, чем Британия столетие назад, по превращению своей приходящей в упадок гегемонии в эксплуататорский доминион”. Если система в конечном итоге рухнет, “это произойдёт в первую очередь из-за сопротивления США приспособлению. И наоборот, приспособление США к растущей экономической мощи восточноазиатского региона является важным условием некатастрофического перехода к новому мировому порядку”.

Предстоит ли такое примирение, ещё предстоит выяснить, но Арриги придерживается пессимистичного тона, отмечая, что каждый гегемон в конце своего цикла господства переживает “финальный бум”, во время которого он преследует свои “национальные интересы, не обращая внимания на проблемы системного уровня, требующие системных решений”. Более подходящего описания текущего положения дел сформулировать невозможно.

Проблемы системного уровня множатся, но склеротический старый режим в Вашингтоне их не решает. Ошибочно приняв свою финансиализированную экономику за энергичную, он переоценил возможности использования в качестве оружия финансовой системы, которую она контролирует, и, таким образом, снова увидел "весну" там, где есть только ‘осень‘. Это, как предсказывает Арриги, только ускорит конец.